Пастырь добрый - Страница 4

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

— Здесь зачастую рассказывали то, что звучало глупо, — улыбнулся ему помощник. — А после выяснялось такое — даже не поверишь.

— У меня в шкафу кто-то есть, — тихо прошептал Штефан, уронив голову еще ниже, и Курт замер, в первое мгновение опешив и даже не сумев подобрать ответных слов.

— Что?! — выдавил он, наконец; тот поджал губы, с усилием заставив себя встретиться с ним взглядом, и повторил твердо и упрямо:

— Я сказал, что у меня в шкафу кто-то есть.

В часовне воцарилось безмолвие, не нарушаемое даже дыханием — мальчишка сидел тихо, стиснув в замок лежащие на коленях руки, и снова смотрел в сторону, бледнея и краснея вместе.

— Постой, погоди, — наконец, заговорил Курт, встряхнув головой, — я что-то не вполне понял… Что значит «кто-то есть»?

— Ну, не мыши же, Господи! — почти в полный голос воскликнул Штефан, тут же замявшись и еще более потупившись. — Простите, майстер инквизитор, я не хотел дерзить…

— Да Бог с этим, — отмахнулся он растерянно, перехватив ошарашенный взгляд своего помощника. — Ты что же — хочешь сказать, у тебя… что — чудище в шкафу живет?

— Не знаю, не видел, — буркнул тот, стискивая пальцы уже до побеления, и Бруно, осторожно взяв мальчика за руки, насильно расцепил ему ладони. Тот вздрогнул, вскинув взгляд к нему, посмотрел на Курта и прерывисто вздохнул. — Я ведь сказал — осознаю, как это глупо. И знаю, что вы мне не верите. Но я боюсь спать в своей комнате, к себе меня мама не берет — говорит, вырос; папа мне не поверил… Почти не поверил: он положил какую-то отраву в уголок шкафа, потому что решил, что, если мне все это не чудится, то это крыса; а духовник велел оставить глупости и стать взрослым. Молись, говорит… Я подумал, что больше мне просить помощи не у кого. Что именно Конгрегация должна заниматься… ну, такими вещами.

— Так… — Курт тяжело выдохнул, взъерошив волосы и опустив в ладони голову. — О, Господи… Ну, пускай. Рассказывай дальше; если, как ты говоришь, ты его не видел, с чего ты взял, что там что-то есть?

— Оно дышит, — отозвался Штефан едва различимо. — Ночью, когда тихо, слышно, как оно дышит — глухо так, словно жеребец, которому накинули одеяло на голову. Я знаю, о чем вы спросите сейчас; да, я звал папу, чтобы он проверил шкаф, но тогда оно замолкает.

— Ясно…

— Не верите, — уныло кивнул тот. — Я так и знал.

— Не стану говорить, что твой рассказ звучит убедительно, — пытаясь подбирать слова помягче, согласился Курт осторожно. — Ты ведь парень взрослый, должен понимать и сам, что подобные истории… гм…

— Такие истории рассказывают друг другу шестилетки, я вполне это понимаю. Я и без того чувствую себя дураком, и я не явился бы сюда, если бы не был перепуган всем этим больше, чем опасностью выглядеть глупо.

От того, как снова не по-детски это прозвучало, стало тоскливо; Курт встретил взгляд помощника, то ли призывая его на подмогу, то ли попросту пытаясь отыскать в его лице некое подобие соболезнования, и тот снова взял мальчишку за локоть.

— Штефан, мы понимаем, что придти вот так в Друденхаус — уже только на это требуется некоторая смелость, — ободряюще произнес он. — Понимаем, что твой случай… не зауряден, и чувствуешь ты себя сейчас не лучшим образом.

— Но вы мне не верите.

— Знаешь, для пользы дела сейчас мы это обсуждать не станем. Как я тебе уже говорил, здесь слышали и видели многое, посему ты просто рассказывай дальше. Есть еще что-то, что ты хотел бы упомянуть?

— Есть, — кивнул тот, снова отведя взгляд и опасливо высвободив локоть из пальцев Бруно. — Оно не просто дышит. Сегодня я всю ночь не мог заснуть — только утром, когда стало уже светло, меня и сморило. Когда я лег, все сначала было тихо; так всегда бывает — вначале тишина, а потом начинается это, когда дышит… И этой ночью тоже — сперва тишина. Потом стал дышать. Только сегодня громче, чем обыкновенно, а потом открылась дверца. Понимаете, сама. — Штефан приподнял голову, вновь сумев выдержать придирчивый и скептический взгляд майстера инквизитора. — Медленно так, тихо, и задышал еще сильнее, как будто ближе…

Мальчишка умолк, и на бледные щеки вновь вернулась краска; не дождавшись продолжения, Курт, едва сдерживая зевок, подстегнул его довольно резко:

— Ну, и?

— Я закричал, — тихо признался тот, насилу выдавливая из себя слова и опять отвернувшись. — Прибежал папа, зажег светильник, открыл дверцу…

— И? — уточнил теперь уже помощник, когда Штефан вновь замолчал; тот огрызнулся, бросив в его сторону раздраженный взгляд:

— А то не знаете. Никого там не было — только мои вещи. Папа оставил светильник на столе, и дверь больше не открывалась, но он сказал, что сделал это в первый и последний раз, потому что спать с огнем опасно. А днем я слышал, как они с мамой говорили о том, что это все у меня из-за того, что мне стали «мало уделять внимания»… — Штефан переглянулся с каждым из собеседников, словно призывая их снизойти вместе с ним к наивности родителей, и смущенно передернул плечами. — Мама сказала, что мне надо подарить щенка или котенка и больше времени проводить в мастерской с отцом, чтобы я чувствовал себя занятым. Я знаю, это им духовник наговорил — он тоже в наш последний разговор все время выспрашивал, не в обиде ли я, что меня выгнали в отдельную комнату и что теперь почти все внимание сестренке… Но мне, понимаете, нравилось, что у меня своя комната, и мне нравится, что у меня сестренка, я ее очень люблю, и я вовсе не пытаюсь «привлечь к себе внимание». Мне действительно страшно. И все это мне не показалось, и это не крыса, не мыши, не что-то живое, это что-то страшное и… Помогите мне, — попросил он вдруг тихо и жалобно, окончательно растеряв остатки своей напускной взрослости. — Мне недавно исполнилось одиннадцать, и я понимаю, что в моем возрасте стыдно бояться темных углов, чудищ в шкафах и под кроватями, но это — не просто детские страхи. Поверьте мне. Я не вру. Там что-то есть.